Аллея звёзд — Алексей Леонов - космонавт

Алексей Леонов - космонавт, первый человек, вышедший в открытый космос, дважды Герой Советского Союза. Смотрите видеоверсию интервью!
Алексей Леонов - космонавт, первый человек, вышедший в открытый космос, дважды Герой Советского Союза. Смотрите видеоверсию интервью!

ЦИТАТЫ:
«Мне 27 лет и увидеть сразу всего столько много… Я не растерялся, сказал, что нужно переделать. Сергей Павлович сказал: «У тебя еще два года впереди. Переделывайте, что хотите, но через два года будем стартовать». Так я получил задачку по выходу в открытый космос.»
«Я работал, как компьютер, отбросив все эмоции. Я смотрел на шаг вперед, что будет, если я так не сделаю. На восьмой минуте я почувствовал, что у меня фаланги пальцев вышли из перчаток, а ступни – из сапог. Хотя накануне я был так подтянут ремнями, что со стороны выглядел крючком.»
«Пожалуй, простая вещь была самой трудной – знание языка. Подписано было межгосударственное соглашение, о том, что советский экипаж должен был освоить английский язык, вариант американский, технический. Нужно было достичь умения ведения репортажа и понимания друг друга.»

ИНТЕРВЬЮ:

Утреннее шоу: С добрым утром на Ретро FM, дорогие радиослушатели! У нас в гостях космическая легенда истории человечества – первый землянин, побывавший в открытом космосе, дважды герой Советского Союза, Алексей Архипович Леонов! Алексей Архипович, доброе утро!

Леонов: Доброе утро!

Утреннее шоу: Скажите, а сколько вам было лет, когда вы поняли, что ваша судьба – это небо, космос.

Леонов: То, что моя судьба – это небо, я понял в шесть лет.

Утреннее шоу: Ого! А космос позже пришел?

Леонов: О космосе тогда никто не думал. О космосе я подумал 4 октября 1957 года.

Утреннее шоу: А почему такая дата точная?

Леонов: Запуск первого спутника! В тот день все думали о космосе, и я не был оригинальным. Мы, выпускники Кременчугского летного истребительного училища, сидели и ждали приказ о назначении куда-то работать. И в это время Левитан по радио сказал об этом спутнике. Мы долго спорили, а когда же человек? И, несмотря на то, что мы к этому событию были ближе, чем кто-либо, посчитали, что, наверное, лет через 15. Что интересно, я вам расскажу. Я делал выпускную фотографию. По военным законам там не должны быть даты поступления и выпуска. Так требовала администрация. Я сделал по-хитрому: внизу самолеты ЯК-18, на которых мы начинали летать. Они носили бортовой номер 1953 год. Вверху - МиГ-15, на котором мы выпускались. Бортовой – 1957. Еще выше 60-й год – это МиГ-21. И когда произошел запуск… Много писалось об этом… Мне очень понравились слова поэта Криванчикова Николая. Его я больше никогда не слышал. Но слова были такие сочные и правильные: «Год придет, и вылет межпланетный мы вот так же будем начинать. / Кто нам запретит мечтать об этом, если Ленин научил мечтать? / С нами недалекого свиданья все планеты во Вселенной ждут, / Мы проложим в пятом океане Чкаловым завещанный маршрут». Представляете, какая программа? И я ее выполнил! Прошли годы, встречаюсь с однокашниками, они спрашивают: «Откуда ты это все знал?» Я прописал всю жизнь: поступление, окончание, на чем я дальше буду летать. И вот, год придет – мы будем также начинать летать вокруг Земного шара. Это большая мечта Валерия Павловича Чкалова. Когда меня пригласили выдержать тест на то, чтобы попасть в отряд космонавтов, я начал думать о том, что такое космос.

 

Утреннее шоу: А когда вы узнали, что вам предстоит выходить в открытый космос?

Леонов: В 1962 году Сергей Павлович Королев пригласил отряд космонавтов на завод в знаменитый 44-ый цех. Там мы увидели, стоят на стапелях космические корабли «Восток», один из них неожиданный… Если «Восток» имел один двигатель, то корабль «Восход» имел два двигателя. И еще один корабль, к которому нас подвел Сергей Павлович. Он сказал: «Смотрите, «Восход-2»». Этот корабль имел уже два двигателя – так же, как «Восход-1», но плюс еще труба, размером примерно два с половиной метра, диаметром метр двадцать. И вот здесь Сергей Павлович произнес знаменитые слова: «Моряк, находящийся на борту океанского лайнера, должен уметь плавать в океане. И космонавт, находящийся на борту космического корабля или станции, должен уметь плавать в открытом космосе. И не только плавать, но и заниматься монтажными и демонтажными работами». При этом посмотрел на нас всех и обратился ко мне: «А ты, орелик, одень скафандр и вместе с Сергеем Николаевичем Анохиным – такой был замечательный выдающийся летчик-испытатель – проверьте возможность прохода из корабля наружу и обратно. А через два часа на техруководстве я попрошу вас сделать доклад». Это было так по голове ударено, что я не верил. Юра подошел ко мне и говорит: «Леш, а выбор-то пал».

Утреннее шоу: Уже все? И не отвертишься теперь?

Леонов: Да, уже все. И не отвертишься. С Сергеем Николаевичем мы провели эту работу. Нештатный скафандр… Уже через 2 часа я стоял на техруководстве. Мне 27 лет и увидеть сразу всего столько много… Я не растерялся, сказал, что нужно переделать. Сергей Павлович сказал: «У тебя еще два года впереди. Переделывайте, что хотите, но через два года будем стартовать». Так я получил задачку по выходу в открытый космос.  

Утреннее шоу: Алексей Архипович, а в связи с этим ваша личная подготовка отличалась от подготовки других космонавтов?

Леонов: Очень отличалась. Когда я в первый раз надел свой скафандр. Это не просто скафандр для спасения, но и для работы. И к нему надо привыкнуть, в него надо верить. У меня было три или четыре скафандра, пока не подобрали: то резал колени, то сжал шею, то еще что-то… Это очень сложно – технологическая линия доведения скафандра то body– до тела человека, чтобы он себя чувствовал комфортно. Были моменты, когда по несколько часов сидел без вентиляции. Сначала потел, потом нормально было, только дышал. К нему привык. Чтобы сжать перчатки под давлением, нужно приложить усилие в 25 килограмм. Значит, надо тренировать руки. Я так их натренировал, что у меня и левая, и правая рука жали по 90 килограмм. До сих пор это не может никто сделать. Сейчас, конечно, мало – по 70… Но тогда – по 90 было!

 

 

 

Утреннее шоу: Это рукопожатие-то какое!

Леонов: Такую историю расскажу… Я ушел из армии уже, и стал работать с очень хорошим коллективом молодых качков. Умных таких и толковых ребят.

Утреннее шоу: В смысле, спортсмены?

Леонов: Нет, Бэринг Восток Кэпитал – компания такая.

(смеются)

Леонов: Все ребята из Московского энергетического института, все комсомольские лидеры. Было мероприятие какое-то, возник вопрос, кто наливать будет. Я говорю: «А вот я сейчас вас проверю, дам динамометр, кто меньше всего выжмет – тот и будет наливать». Объективно! Ребята такие мощные. Один взялся - семьдесят. Я говорю: «Это что-то мало». Они меня спрашивают: «Алексей Архипович, а вы-то что?» Я отвечаю: «Да вам всем придется мне наливать». И я выжал. В общем, в этой компании они все выжимали по 80 килограмм – не могут по-другому.

Утреннее шоу: Алексей Архипович, еще вопрос. Вы говорили, что осваивали скафандр перед выходом в открытый космос. А психологически вас как-то готовили к этому?

Леонов: Ой, спасибо за очень умный вопрос. Значит, надо было поверить в скафандр. Научиться работать. Для того, чтобы научиться в нем работать – а гидро-лаборатории тогда не было – мы летали на невесомость на самолете ТУ-104 с выдающимися летчиками-испытателями. Были такие Васин, Стариков – будем их называть, потому что про них мало кто знает. Они впервые освоили полеты по параболе. Это очень сложные режимы, с перегрузкой… Но главное – с нагрузкой на самолет, и это очень рискованно. Здесь мы должны были часовую работу в космосе набрать по 25 секунд. Плюс еще случай аварии, потеря сознания. И тогда тяжелейшую работу должен выполнить командир экипажа: подвергнуть разгерметизации корабль, войти самому в шлюз, сделать перецепку. Тянуть нельзя – я встану в упор шлюза. Значит надо с района груди перетянуть на плечи, перекинуть крепления… Только тогда он мог меня втащить, потом развернуть… Это страшно было тяжело, но все-таки выполнимо. Но главное, что я верил, что если я действительно потеряю сознание, то Паша Беляев меня эвакуирует. Высота 350 километров. Это вакуум. Десять в минус седьмой степени от земной атмосферы. Нечего обсуждать, просто гибель в случае разгерметизации. Здесь психологический момент: я должен поверить, что это не произойдет, а Паша меня спасет. Поднимались на высоту 60 километров. Для человека все равно, что 60, что 300. Конец один и тот же. Как здорово! Я понимал, что здесь никто не может жить, а я разговариваю, делаю репортаж, рассказываю, как я выхожу. А на самом деле я никуда не выходил. Но от меня требовалось, чтобы я говорил, дабы понять, что в этой обстановке у меня критика нормальная, что я адекватен. Это была психологическая такая подготовка. Плюс еще камера тишины, где на высоте 5 километров с парциальным высоким давлением, я проходил испытание. Мы на этом сожгли человека. Валентин Бондаренко протирал голову, когда снимал электроэнцефалограмму, уронил бинтик со спиртом – произошла вспышка со скоростью взрыва, он не успел закрыть глаза. Мгновенно была сожжена роговица. Вот это я-то знал что… Но мы на это шли, мы шли… Это проверка и психики, и на устойчивость. Всякие были моменты… Меняли время незаметно.

Утреннее шоу: Как это, меняли время незаметно?

Леонов: Стрелки перевели незаметно – а я не знаю. Я думал, что день, а это ночь. Один товарищ-то у нас погиб. А было два случая, когда товарищи не выдержали. Один утверждал, что к нему кто-то ночью приходил, что-то делал. Пришлось парня убирать. А он уже прошел все остальное. Но потом он очень хорошо летал на транспортном самолете без галлюцинаций. Достаточно средств, чтобы проверить на психическую устойчивость, на соображение, на реакцию. Разные тесты с отсчетом времени… Например, таблица – с одной идешь по восходящей, красная. С черной – по нисходящей. Потом включается какая-то помеха, нужно сосредоточиться, убрать эту помеху из головы. Вот сейчас я бы не прошел.

 

 

 

Утреннее шоу: Ну, тренировка вам бы помогла, и сейчас прошли бы.

Леонов: Нет, тогда тренировки не было. Это были тесты.

Утреннее шоу: Это чисто, что есть от природы у человека.

Леонов: Да, то, что есть от природы. К этому не натренируешься. Память можно натренировать. А чтобы на такую устойчивость – что есть, то есть!

Утреннее шоу: Кстати, там же была нештатная ситуация со скафандром.

Леонов: Если бы только одна.

Утреннее шоу: Но мы-то знаем только одну! Была проблема со скафандром, вы не могли обратно попасть на корабль. Страшно было в этот момент?

Леонов: Знаете, наверное, в этом случае я работал, как компьютер, отбросив все эмоции. Я смотрел на шаг вперед, что будет, если я так не сделаю. На восьмой минуте я почувствовал, что у меня фаланги пальцев вышли из перчаток, а ступни – из сапог. Хотя накануне я был так подтянут ремнями, что со стороны выглядел крючком. И все-таки, это произошло. Никаких средств крепления не было, даже наподобие детских, как на лыжах, когда в них вставляешь ноги. У меня этого не было. Я только за счет рук стоял, ноги в упор… И вот, я чувствую, такое происходит… Я сразу понимаю, что через пять минут я буду входить в тень. А перед этим мне нужно собрать фал, длиною пять метров. Через каждые сорок сантиметров – двадцатимиллиметровое кольцо, которое я должен одеть на крючок, и собрать весь фал в бухту. Иначе я просто не войду. Вернее, войду, но я люк не закрою. Вот, о чем я подумал – о том, что я ничего такими перчатками не сделаю.

Утреннее шоу: А что со скафандром произошло?

Леонов: Никто до сих пор не может проверить состояние этого изделия в реальной высоте. Максимум – барокамера, максимум 60 километров. А нас забросили в два раза выше, чем расчетная высота – 495 километров, вместо 320!

Утреннее шоу: Ух…

Леонов: До сих пор мировой рекорд. Нет кораблей, которые летают на такой высоте.

Утреннее шоу: То есть, еще и выше всех пролетели?

Леонов: Да. Здесь была опасность: на высоте 500 километров первый радиационный слой, 500 рентген – 3 минуты достаточно, чтобы на Землю можно было уже не возвращаться.

Утреннее шоу: В любом скафандре?

Леонов: В любом. Но повезло, что этот слой «дышит» в зависимости от солнечной активности. В данном случае, пять километров меня отделяли от этого слоя. Но, конечно, я не знал об этом. И не знал, что это 500 километров. Потом уже, на Земле, разобрались, почему так получилось. Ну, для меня-то, что 320, что 500… Для скафандра 500 – это в миллиардной степени отрицательно, а 320… ну, 900…

Утреннее шоу: Какие-то вы такие цифры нам говорите умом непостижимые.

Леонов: Ладно, не буду говорить об этом. Я тогда понял, что мне надо взять кинокамеру. И тогда я лишаюсь одной руки. А с одной рукой войти проблема. Я про себя решил, что я сейчас сброшу давление в два раза. Осталось пять минут до входа в тень. Я это сделал, сбросил давление. Но кран бухпозиционный открыт-закрыт… Вот потом, если бы был интегральный, я бы мог там сбросить немножко… А здесь давление стало 0,27 – пол атмосферы. Это зона закипания азота в крови. Я видел, как это происходит. Но посчитал, что я уже час дышу чистым кислородом. На Земле у меня не закипал азот. Сейчас я, наверное, его «вымыл». Наверное. Но выбора-то не было. И я пошел на это. Ни слова не говоря, я сбросил давление. Я почувствовал, что пальцы и ноги встали на место. Все время Паша за мной смотрел. Надо сказать, на экране у него все время была электрокардиограмма, миограмма, дыхание. Он хорошо понимал по этим данным, что у меня происходит: «Леша, не торопись. Леша, будь внимателен». А внимателен – в чем дело? А корабль, оказывается, не держал ориентацию. Я отталкиваюсь, а он вдруг начинает вращаться. А это значит, что я попадаю в антенное поле. Это Павла страшно беспокоило, он говорил: «Будь внимателен!» Попасть в антенное поле с фалом в пять с половиной метров – это рискованное дело. Я ведь не думал, что корабль будет терять ориентацию. Я начинал работу, когда солнце светило в лицо. А заканчивал, когда светило в затылок. У меня было две видеокамеры, на одной из них даже прогорела диафрагма – такой жесткий был поток. И я взял кинокамеру в правую руку – я ничего не мог сделать. Я не мог заставить одной рук согнуться скафандр, чтобы ноги… а ноги должны быть впереди! И вдруг меня осенила мысль – я правой рукой пошел, засунул телекамеру в шлюз, леер попался. Я двумя руками за леера, протащил себя внутрь шлюзовой камеры. Но мне все равно надо разворачиваться. Нужно проверить, закрылся ли люк. Если не закрылся, то вручную. Там вороток был. А перед этим должен проверить, не попало ли что-то на обечайку...

Утреннее шоу: Чтобы щелей не было?

Леонов: Да, это тоже. Когда я это все сделал, закрыл люк, Паша проверил, датчики сработали, люк закрыт. И мне надо развернуться. Все это в скафандре, который ростом метр девяносто, а шлюз – метр двадцать… Мне надо было развернуться на 180 градусов. Это была самая тяжелая операция, у меня температура поднялась, на один и восемь. Вентиляции было недостаточно, пот заливал глаза, выедал глаза. И когда Паша выровнял давления и открыл люк, я перешел в спускаемый аппарат и в нарушении всех правил, не дожидаясь закрытия переходного люка, открыл шлем. И начал протирать перчаткой глаза. Я протираю – а пот заливается. В общем, за сутки я потерял шесть килограммов веса!

Утреннее шоу: Ух ты…

Леонов: Это полностью вода… Обезвоженный организм… Вот на этом закончилось. Я сделал страшное нарушение… Я не докладывал на Землю…

Утреннее шоу: О состоянии своем?

Леонов: Нет, я не спрашивал разрешения перейти на второй контур давления, его никто там не испытывал никогда. На старте перед посадкой мне Сергей Павлович говорил: «Ты должен работать, как минер. Открутил гайку – и дальше обо всем докладывай, понял?» - «Понял!» Открытая связь. Как я буду докладывать, что у меня проблемы? Ну, это мое детское отношение такое к этому было. В общем-то жизнь показала, что я прав. И когда был разбор полета, сурово, очень сурово, Сергей Павлович спросил: «Почему нарушил указания?» - «Засекайте время, я буду вам говорить по порядку. Засекайте. Вот я вам докладываю, что не могу войти…» Потом-то сказали: «А ты умный! Откуда столько патронов?»

(смеются)

Утреннее шоу: Патроны – это сильно, конечно.

Леонов: На физической карте я потом начертил витки, точки включения двигателя и выключения. То есть я готовился на случай аварии. Но это нештатно все. Сфотографировал и в бортжурнал это вклеил. И когда получилось, что система полетела, и мы уходим на второй круг, никто не готов. Там, на борту, надо было считать и период орбиты, в общем, это сложно все. А оно у меня все готово было. И эти точки, наклонение на 65 градусов – мы точно шли через Красную площадь! Я говорю: «Паш, давай на Красной площади сядем! Запросто!» - «Ну ты, навигатор!» А потом выбрали в качестве места посадки пермскую тайгу. Там вообще людей не было. Мы боялись линий электропередачи, боялись зданий. В штатных районах посадки всего этого нет. А здесь, поскольку мы на полторы тысячи километров ушли на запад, мы попадали в очень мощно застроенный район. «Давай, вот в эту точку! Она лесная, будет нормально!» Ну, если учесть, что длина строп 150 метров, плюс подвесная система, то для нас деревья в 30-40 метров, как газон – не проблема. И вот туда, в эту абсолютно нехоженую тайгу, мы с Пашей и залетели. Там и просидели почти трое суток.

 

 

Утреннее шоу: А вы потом участвовали в подготовке космонавтов, которые после вас выходили в открытый космос?

Леонов: После того, как погиб Юрий Гагарин, я был назначен на его должность. И до ухода из армии с 69-ого года до 90-ого я был первым заместителем по летной космической подготовке командира отряда. Поэтому все виды подготовки, в том числе, выживание – после этого ввели целый раздел «выживание космонавта в различных условиях»: в пустыне, в море, в горах, в тайге, в заполярье. У нас был первый корабль с наклонением 65 градусов, почти в заполярье были. А сейчас мы летаем 55 градусов – до Москвы-то не долетаем, поэтому заполярье исключено. Но лес, горы, пустыня и моря входят в обязательную подготовку любого экипажа.

Утреннее шоу: Но вы говорите про выживаемость. А именно то, что касается открытого космоса?

Леонов: На госкомиссии, где меня драли хорошо, я сказал, какие недостатки скафандра: он хорош, но хорош для того, чтобы чуть-чуть поработать и отдыхать. А надо работать. И мягкий скафандр для этого не годится. Американцы до сих пор мягкие используют. Такой скафандр плохо одевается, надо делать скафандр жесткой конструкции с мягкими руками и ногами, с возможностью в процессе работы подтянуть скафандр. Это решение было принято на первом же заседании госкомиссии, где я сделал доклад о возможности работать. Система жизнеобеспечения, система снятия температуры – все сделали совершенно по-другому. Это новый скафандр. И на сегодняшний день он лучше, чем скафандр любой страны. Ну, китайцы у нас его полностью «потянули» - такой же сделали. Однако мы уже сколько лет его используем, и его не стоит менять. Этот скафандр человек может одеть в одиночку. Американский скафандр одевается с помощью другого человека. У нашего скафандра открывается задняя спинка, и человек туда заходит. И закрывает сам за собой «двери». А перед этим одевается гидрорубашка для съема тепла. Плюс еще туда подается 350 литров кислородной смеси. Идет теплосъем, и некоторые ребята жалуются, что ноги мерзнут. А у меня всего лишь 60 литров на дыхание и на вентиляцию было. Ну, вот это результат того, что дальше разработали совершенно новую систему. У меня на это авторское свидетельство – «использование гидросреды», разработка специального скафандра. Полностью тренировка идет в гидролаборатории, полностью все проигрывается. И только в заключительной операции тренировка на самолете ИЛ-76К, который делает горки, продолжительностью 27-28 секунд. Это удивительная машина. Диаметр фюзеляжа у нее больше четырех метров – там можно «плавать» как угодно. Это уже шлифовочные полеты на невесомость.

Утреннее шоу: Плавать и готовиться – это ваша идея?

Леонов: Да. У меня авторское свидетельство на гидролабораторию и на специальный скафандр.

Утреннее шоу: У нас народ интересуется, присылают вопросы по смс. В частности Елена из Томска прислала такой вопрос: «Вы помните 12 апреля 61 года? Что вы в этот день делали и что почувствовали, узнав о полете Юрия Гагарина». 

Леонов: Перед полетом Юрия Гагарина мы провели партийное собрание, где вынесли резолюцию: «Коммунисты отряда поручают космонавтам Гагарину и Титову провести испытание космического корабля «Восток» в реальных условиях».

Утреннее шоу: А вы знали, кто летит?

Леонов: Мы знали, что они летят. Ну, тогда понятно было. Только госкомиссия за сутки определяла. Да и сейчас так происходит, поэтому поручение было двоим. Не было центра управления полетами. Был на Комсомольском проспекте пункт в/ч 32103 – это центр дальней космической связи.

Утреннее шоу: Это в Москве?

Леонов: Да, это в Москве. Все космонавты отряда разъехались по городам, где были крупные радиостанции. Это такие города, как Волгоград, Пермь, Алма-Ата, Новосибирск, Хабаровск, Свердловск… Мне досталась связная станция в Елизово на Камчатке. Все станции имели все диапазоны – длинные, средние, короткие и ультракороткие волны. Связь шла на ультракоротких. «Заря-3» называлась эта станция. Улетая туда, я не знал решение госкомиссии. И, улетая туда, получил телеграмму: «Будьте готовы, во столько-то пуск». На Камчатке был солнечный день, голубое небо, сосульки. Снега были пятиметровой высоты. Нужно было быть готовым. И вот сидим мы, напряжены. И вдруг откуда-то: «Заря! Заря! Я – Кедр, как меня слышите?» А было указание, категорически запрещающее выходить на связь самостоятельно. Он меня долбает: «Как меня слышите?» Я молчу. А мне надо по телефону связаться с Москвой, представляете, с Петропавловска до Москвы дозвониться? А он уже спрашивает: «Заря, я спрашиваю, какая моя дорожка?» Оператор нажал тангент, говорит: «Товарищ капитан, что ему ответить?» - «Ответь, - говорю, - «что все нормально». Гагарин услышал мой голос и сказал: «Понял, понял. Привет блондину, я пошел!». Ну, а что я ему мог бы сказать? У меня ничего не было. Он бы еще через виток бы прошел, мы бы замерили… Сейчас есть система замеры параметров орбиты. Тогда этого не было. И он ушел. Экран телевизора был стострочным. По какому-то характерному движению я понял, что это Юрий, а не Герман Титов. И я получаю телеграмму выйти на площадку и продолжать визуальное наблюдение…

Утреннее шоу: А разве видно как-то?

Леонов: Да не видно, конечно. Ну, на случай, если космонавт катапультировался. Это на всякий случай. Хотя я точно также возмущался, чего я увижу-то? Нарушил инструкцию насчет того, что нельзя самостоятельно выходить на связь. Но, вроде бы нигде не записалось. Но вдруг идет телеграмма от генерала-полковника Карася, начальника связи: «Благодарим капитана Леонова за проявленную инициативу». Я говорю: «Ищи!» Ищем – оказывается, прошла запись. И вот телеграмма: «Немедленно прибыть в Москву». Но с Камчатки – как немедленно? Я съездил на Паратунку, где гейзеры, и только на другой день вылетел. 14-ого числа прилетаю в Москву. Высаживали пассажиров на Площади революции тогда. Выхожу и не узнаю, что же происходит. Кругом цветы, музыка. Веселятся, пляшут. Я говорю: «Что происходит?» Мне кто-то говорит: «Ты чего, с луны свалился? Гагарин – в КОСМОС слетал!»

(смеются)

Утреннее шоу: А я-то не знал!

Леонов: Да-да. Я говорю: «Я не с луны, я с Камчатки». Он говорит: «Хм, «Снатка» в авоське». Вот так я пережил эти дни. Я не был на этом приеме. Была большая демонстрация. Но я запомнил стихи, не знаю, кто написал, но четверостишие очень хорошо говорит об этом событии: «От радости сердце сжималось, бурлила восторгов река. / 108 — какая же малость! Но в них спрессовались века». Ничего лучше не скажешь, как сказал этот неведомый поэт. 108 минут... У космонавта Сережи Крикалева сейчас 840 суток в космосе! Но без тех 108 минут этого не могло быть никак.

Утреннее шоу: Алексей Архипович, а что вам, своим, Гагарин рассказывал так - не для протокола. Ну, о чем таком, о чем не принято говорить? О своих ощущениях там…

Леонов: Он начертил, как выглядит горизонт – это я потом использовал. Но, поскольку я летал в два раза выше, угловые размеры мои и Гагарина совершенно разные. Но цветовые переходы очень правильно он показал. 19 сентября 1961 года газета «Правда» опубликовала мой цветной рисунок. Впервые газета «Правда» вышла с цветным рисунком. Сейчас этот рисунок находится в музее, в городе Гагарин. Что еще Юра говорил? Как катапультировался. Говорил: «Когда открывается люк, ни в коем случае не задирай голову, не смотри». Но у нас не было катапультирования. Кстати сказать, корабль «Восход-2» вообще не имел системы спасения. И сейчас я уже думаю об этом – становится страшно. А тогда мы не думали об этом. Случись авария на старте или до 22-ой секунды – 100 % гибель. У нас был случай, когда авария произошла на носителе, Гена Стрекалов и Володя Титов катапультировались, система аварийного спасения увела их на 1800 метров и полтора километра в сторону. А на площадке произошел, фактически, взрыв атомной бомбы. В нашем бы случае это закончилось стопроцентной гибелью. Но для нас это было как-то «хи-хи ха-ха».

Утреннее шоу: Думали о другом.

Леонов: Да. Нам надо летать. Нам надо проводить испытания. Потом Сергей Павлович интересное сказал: «Когда я вас отпустил, остался на стартовой площадке, мне стало страшно. Подумал: «Что я сделал? Послал сыновей своих!» Когда у нас случились авария за аварией, он так переживал! Так переживал! И когда нас увидели уже на космодроме, что мы идем – обросшие, в полярной одежде, в страшных таких шапках… У Сергея Павловича такая радость была! Он так меня обнимал!

Утреннее шоу: Я вот еще хотел спросить. В этом же году Юрию Гагарину исполнилось бы 80 лет. А вы участвовали в закладке капсулы у памятника Юрию Гагарину…

Леонов: В Брянске, да.

Утреннее шоу: А может быть вы нам пару слов о самом памятнике расскажете?

Леонов: Значит, город Брянск сам решил поставить у себя на улице памятник Юрию Гагарину, который был депутатом от Смолянской и Брянской областей. И был несколько раз в городе Брянске. И вот так жители решили. В прошлом году мы ко дню 70-летия освобождения Брянска заложили капсулу на проспекте Космонавтов, который от центра идет к стадиону. На фоне красивого входа на стадион, по этой дорожке идет Юрий – такой, каким он докладывал правительству после полета.

Утреннее шоу: С развязанным шнурком?

Леонов: Да, они говорили, чтобы был обязательно развязанный шнурок. Я сказал: «Не будет этого шнурка, будут все время отрезать».

Утреннее шоу: А этот шнурок не из металла?

Леонов: Ну конечно, из металла. Но на всякий случай скульптор Равиль Юсупов сделал 10 шнурков. Я сказал: «Не надо ни одного шнурка». Но почему-то жителям очень хочется, чтобы был развязанный шнурок.

Утреннее шоу: Чтобы он ближе к народу был, понимаете.

(смеются)

Леонов: Ну, если это определяет близость. Я две недели назад уже принял отливку. Гагарин – такой молодой, стройный. Шаг… Чувствуется, скульптор уловил динамику. Вот он, Юрий Гагарин – идет на доклад! А сзади будет стела, типа книжки, где будут по порядку написаны все полеты, которые совершены в нашей стране на сегодняшний день. А Юрий был впереди – он всех позвал! 12 апреля мы снимаем вагон, РЖД подтвердили нам. Даже деньги не берут.

 

 

 

Утреннее шоу: О! Это хорошо.

Леонов: Да. И мы едем туда. 11-ого там ночуем, 12-ого у нас там День космонавтики. Мы открываем памятник. После этого будет праздник на той площади – большой праздник. Сегодня только у меня был представитель губернатора, я подписал программу. И 12 апреля мы опять же поездом возвращаемся в Москву.

Утреннее шоу: Опять бесплатно?

Леонов: Бесплатно, бесплатно. Так что, дорогие друзья, соотечественники, будете проезжать мимо Брянска, пожалуйста, заезжайте к нам на этот праздник. Это так здорово будет! Должны мы помнить это событие!

Утреннее шоу: Скажите, а что было самое трудное вовремя советско-американского полета «Союз-Аполлон»?

Леонов: Пожалуй, простая вещь была самой трудной – знание языка. Подписано было межгосударственное соглашение, о том, что советский экипаж должен был освоить английский язык, вариант американский, технический. Нужно было достичь умения ведения репортажа и понимания друг друга. А американцы должны были знать русский язык. Этот суржик назывался «рустон» - «русский Хьюстон». Если учесть, что нам уже было не по 18 лет…

Утреннее шоу: А вы с нуля начинали учить?

Леонов:  С нуля.

Утреннее шоу: А какой изучали в училище? Немецкий еще?

Леонов: В училище ничего тогда не учили, боялись, что мы будем с кем-нибудь разговаривать. В пятом классе – тогда еще была такая мужская школа – начали нам преподавать немецкий язык. На первом уроке все, что учительница рассказала, мне настолько понравилось! Я все запомнил, и до сих пор помню. (говорит по-немецки). Это так нравилось!

Утреннее шоу (смеется). Здорово у вас получается!

Леонов (продолжает говорить по-немецки). Друг у нас был старше лет на пять, он говорит: «Ты чего! Они убивали наших отцов, братьев, а ты будешь учить их язык?!» Ну, лень-то она побеждает. И я понял, что не буду…

Утреннее шоу: …учить вражеский язык.

Утреннее шоу: Ну, отмазка такая… железная, да.

Леонов: Преподаватель не нашел подхода, не объяснил: «Понимаешь, мальчик. Гитлер есть Гитлер. А язык – это народ». Вот не нашлось такта, чтобы это понять. А способности были. Лозунги на немецком сходу заучил. Потом в средней школе, когда я уже переехал в Калининград, там опять какой-то немецкий был. Потом английский, французский. Стояла задача переводить и читать. Но не дать возможность контактировать. Даже в вузах наших со словариком... И вот здесь вот вдруг такая запись. Но ладно. Мы начали учить. Предметом разведки у военных атташе было знание языка. 9 мая 1975 года во время приема по случаю 30-летия победы ко мне подходит военный атташе и начинает говорить со мной по-английски. У меня награда есть – сирийская, высшего офицера: золотая звезда с белой и зеленой эмалью. Он спрашивает: Whoisthis? Кто это? А рядом со мной стоит мой земляк, генерал-полковник Логинов Василий Самсонович – он был заместителем главкома. Он слушает разговор. Я говорю: Моше Даян.

(смеются)

Леонов: А он, атташе, говорит: «Между прочим, если бы все генералы были похожи на Моше Даяна, то неизвестно, чем бы кончилась эта египетская компания. Ну, а Василий Самсонович говорит: «А кто вам мешает? Возьмите своего министра обороны и выбейте ему правый глаз».

(смеются)

Леонов: Это было такое! Через десять минут уже весь прием смеялся! Подходит главный атташе и говорит: «Генерал, я прошу вас 4 июля прибыть на День независимости. В общем, корабль мы очень быстро освоили. Системы управления те же самые. Вокруг центр масс, вперед, назад… маршевые двигатели… Для меня принципиально нового ничего не было. Я пробовал на американском корабле стыковаться. И на шаттле все получилось. А здесь академик Глушко, председатель комиссии спрашивает: «Слушайте, а где у вас данные о сдаче госэкзамена по языку?» Вот это да, подсадили… «Как же, - он говорит, - у нас же есть межгосударственное соглашение. Когда экзамен?» Я – старший группы, командир отряда, командир первого экипажа, говорю: «Сегодня». Но язык – это же не формулы, которые я выучу. Если он у нас есть – язык, значит, есть. За неделю мы его не выучим. Он такой, как есть. Собирают комиссию, в которую вошли московский университет Мориса Тореза, военный институт и университет Патриса Лумумбы. И нас собрали. Были я, Кубасов, Рукавишников, Толя Филиппченко, Джанибеков и Юра Романенко. И начали они нас полоскать. Мы пошли на них в атаку. В атаку своим лексиконом. А они его не знают! Они удивленно переспрашивают: «Whatdoesthemeanbarbecuemaneuver?» - Что такое барбекю-маневр? А это закрутка на солнце – это только мы знаем. Система управления бортовым комплексом и прочее. Они сникли. А мы пошли в атаку. Но все равно бой был неравный. Четыре часа нас опрашивали.

 

 

 

Утреннее шоу: А вы все вместе были, компанией?

Леонов: Да, всей командой. Мы стоим – идет беседа. Хорошо, что они не заставляли нас писать диктант. Мы бы им не написали, конечно, ничего.

Утреннее шоу: Писать никто не мог?

Леонов: Ну, конечно! Нужна-то была разговорная практика. Это новое совсем в изучении языка. Всем поставили по четверке. И похвалили нас. Сказали: «Если бы студенты МГУ инфака выходили бы с такими знаниями, мы бы были счастливы. А Юра Романенко получил пять. Он учил в спецшколе язык, в училище. Он был моложе на десять лет, уже другая система. Его назвали «american talker». У него рыканье такое характерное было. Очень хороший язык, настоящий. Остальные все – по четыре. Это позволило мне, например, во время полета… Передача такая есть у американцев: «Goodmorning, America!» Представляете, пролетаем над центральной Америкой, и я объявляю: «Good morning, America! It is me, I’m Russian colonel, Alexei Leonov! Hello, everybody!» - «Доброеутро, Америка! Это я, я – русский полковник, Алексей Леонов! Всем привет!» ПАНИКА! Над ними летает полковник советских ВВС!

(смеются) 

Утреннее шоу: А они что, не знают, что совместный полет?

Леонов: Знают. Но что полковник выходит на связь и говорит, что он над ними… «I see a lot of yellow buses!» - «Явижуоченьмногожелтыхавтобусов!» «Many drivers are very pretty blonde woman!» - Многиеводители – симпатичныеблондинки!» И они верят, что я школьные автобусы разглядел! «IseethebusinWeatherford, Oklahoma!» - «Я вижу автобус в Вэзерфорде, штат Оклахома!» Вэзерфорд – это город, где родился Томас Стаффорд. И полная уверенность, будто я вижу, что сидит блондинка  за рулем – у них женщины возят детей на школьных автобусах. Это было, конечно, на всю Америку. Они повторяли без конца. И точно также Том Стаффорд говорил: «Здравствуйте! Доброе утро, Советский Союз! Я – Фома Фомич, я – оклахомский, у меня язык оклахомский. Вижу, как вы работаете!» Ну это же торжество было! Понимаете, 6 миллиардов смотрели и думали: ни хрена… простите!

(смеются)

Утреннее шоу: Ничего, нормально, нормально!

Леонов: И думали: ничего из этого не получится! Так получилось! Получилось! Нашлись умные люди, которые это все сделали!

Утреннее шоу: Спасибо вам большое за то, что к нам пришли и рассказали столько интересного! Просто праздник какой-то!

Утреннее шоу: Спасибо!

Леонов: Я могу цыганочку с выносом.